Какой
чудесный, сверкающий день, пронизанный ослепительно-яркими мартовскими
лучами. И воздух какой-то вкусный. Именно вкусный! Совсем не тот, что в
городе. Лёгкий ветер, качая вершины деревьев, гоняет по снегу
зыбкие пятна солнечных зайчиков. Небольшой морозец чуть пощипывает
щёки. Идти легко, весело. Скорее бы только добраться до водоёма!
Надо сказать, что я здесь был впервые… В душе родилось «беспокойство,
охота к перемене мест. Весьма мучительное свойство!..», понятное многим
из нас. А зазвал меня в эти края знакомый инженер, работающий теперь в
соседней МТС. Сам он рыбачком никогда не был, только знал, что в округе
есть река с заливными лугами и несколько озер, а на колхозном базаре
бывает много крупной рыбы. Откуда она, чем и как ее там ловят - все это
надо было теперь выяснить на месте...
Лесная дорога дала крутой поворот, пошла под уклон, и тут неожиданно
мне встретилась шумная группа ребятишек-лыжников.
Двое из них, очевидно, близнецы, были одинакового роста и поразительно
похожи друг на друга. Одинаковые, загорелые, обветренные лица с
белесыми широкими бровями, красивым рисунком полных смешливых губ и
бойкими озороватыми глазами. Шедший за ними более высокий мальчуган, со
здоровым румянцем во всю теку, держал себя солидно и степенно, как
подобает старшему. За широкий кушак, стянувший его телогрейку, были
засунуты варежки, пестрый шарф с кистями замотан вокруг шеи.
Немного отстав от всех, энергично работала палками маленькая девочка в
лыжном костюме и шапке-ушанке, из-под которой торчали короткие
темнорусые косички. Рядом с ней скакал в глубоком снегу кудлатый пес
ростом чуть не со свою хозяйку.
Я люблю колхозную ребятню, бойкую, жизнерадостную, более
самостоятельную, чем ее городские сверстники, и так непохожую на
прежних деревенских детей, в залатанных отрепьях и рваных отцовских
валенках. При случае я рад вступить в разговор, пошутить, услышать
ответную шутку, расспросить про их дела и житье-бытье. А тут еще
предстояло навести необходимые справки. Ведь от самой станции не к кому
было обратиться с вопросом.
- Привет знаменитым лыжникам! - начал я, чтобы завязать разговор.
- Здравствуйте, - послышался разноголосый ответ.
- Далеко ли до реки осталось?
- Река рядом, под горой, а озера - подальше.
- Где бы тут порыбачить у вас?
Порыбачить-то можно, да плохо теперь ловится. Один дед Архип знает, где
ловить. У него и сейчас полно. Мешками на базар носит, - наперебой
заговорили ребята.
- А где бы найти этого Архипа?
- Он сейчас на озерах. Только не любит, чтобы мешали. Вот и нас
прогнал, не дал посмотреть.
- Что же это он так? Ну, я к нему всё-таки дойду. Счастливо! - помахали
мне вслед руками мальчуганы.
«Славные ребята, - подумал я, ускоряя шаг. - И чего на них этот дед
злобствует?»
Понемногу лес начал редеть, и сквозь расступившиеся деревья стала
проглядывать широкая долина, тянущаяся до самого горизонта. Снег
искрился на солнце, переливаясь мириадами сверкающих искр. По голубым
теням можно было заметить причудливый росчерк широкого русла реки и
цепь луговых озер, очевидно, заливаемых в половодье.
На одном из них маячила вдалеке одинокая фигура.
Вскоре мне стало ясно, что на льду орудует шестом какой-то мужчина.
Быстрым движением опуская в прорубь большой сачок, вроде наметки, он
тут же выхватывал его на лед.
«Ишь ты?! Да он черпает рыбу из проруби, как из котелка», - удивился я,
видя теперь уже ясно на льду подскакивающую серебристую рыбешку и
порядочную груду застывшего улова. А рыбак ведь не подъемкой ловит... -
так думал я, ускоряя ход. - Постой, постой! Ясно! Здесь, очевидно,
«замор».
В конце зимы подо льдом не хватает кислороду, и рыба, задыхаясь,
гибнет. Если же сделать прорубь, то она, как шальная, будет идти к
поверхности воды. Тут-то ее и вылавливал этот мародер. Но почему у
каждой проруби здесь видны следы навоза? Бросать в воду удобрения? Что
за бредовая идея! «Ах, негодяй, - вдруг догадался я. - Да он это сделал
нарочно, чтобы протушить воду и вызвать этот замор».
Рыбак, не замечая меня, продолжал действовать саком.
- Ловко! - нарочито громко сказал я, подходя ближе.
- Чего-с? - тонким хриплым голоском прогнусавил он, заметно вздрогнув.
- Ловко, говорю, рыбачишь. Вон сколько нацедил!
- Как умеем, так и ловим, гражданин хороший. Старание ко всему надо
иметь!
- А почему навоз в воду сыпал?
- Понапрасну придираешься, прохожий! Обидно и слышать такое! Человека
оговорить можно. А ты вот докажи, что я виноват! Мало ли народу
перебывало. Я за всех не ответчик! - с плохо разыгранной обидой
протянул он, зло поглядывая на меня.
Да, это был «типаж». Он казался особенно коренастым в широком
полушубке. Длинное, вытянутое, какое-то «лошадиное» лицо его, с тяжелой
нижней челюстью и реденькой, взъерошенной бороденкой мало вязалось с
шельмовскими, узкими, прицеливающимися глазами, бегающими по сторонам.
- Что ты делаешь? - попробовал я урезонить его. - Сколько малька
погубил. А ведь это все будущая крупная рыба: щука, лещи, линь. Надо
совесть знать!
- А зачем губить? У меня и мелочь не пропадает. Мы ее на базар, как
снеток, препроводим. И людям польза, и мне доход.
Оправившись от первого смущения, он стал заметно наглеть, но говорил
все тем же слащаво-елейным тоном.
- Ты только о своей выгоде думаешь! Вперед не смотришь!
- Смотрю! Я на артель работаю.
- Ну, нет. Не артельский ты человек. Хапуга! Только бы сорвать, а там
пусть все пропадет. Тебя будто Архипом звать. А как фамилия?
- Так я тебе все и выложу. Бесфамильный я! - уже совсем издевательски
ответил он, раскрывая мясистый, потный рот.
Трубно высморкавшись, Архип пытливо посмотрел, видимо соображая, что я
за человек и насколько могу быть ему опасным. И, сделав какой-то свой
вывод, резко переменил тон: даже взгляд его стал другим.
- Пустые все разговорчики! Рыба в озерах не твоя, не тебе и
командовать. И нечего мне тут с тобой валандаться! Иди-ка ты, браток,
отсюда подальше, подобру-поздорову!
Что с ним было делать? Отнестись безучастно к этому наглому
браконьерству? Нет, это не годится! Идти заявлять в село? Но куда и на
кого. Отобрать сачок? Нет, добром не отдаст, и начнется у нас драка.
Надо придумать что-то другое.
- Ну, ладно, Архип! Что ж, чорт с тобой, раз потрудился здесь, так
пользуйся, - примирительно сказал я. - А интересно это у тебя
получается! Не дашь ли ты мне немного половить саком? Рыба мне не
нужна, оставишь себе. Я так, для интересу! Может быть, закуришь пока, -
раскрыл я пачку папирос.
Архип подозрительно глядел на меня, но не выдержал и протянул руку к
папиросам.
- Вот так-то лучше! По-хорошему да по-умному всегда можно договориться.
Полови, пока передохну немного. Я сегодня дюже намаялся: с утра спину
гну. На сачок!
Этого мне только было и нужно. Опустив сачок в воду, я с силой толкнул
его под лед, и древко сразу далеко ушло в сторону.
- Ах, ты, проклятый! Чтоб тебя прорвало! Чем ловить-то теперь? Рыба
уйдет! - сразу как-то сникнув и сгорбившись, чуть не плача, запричитал
по-бабьи Архип.
- А ты рыбу-то, как медведь, лапами, лапами! - уже в свою очередь
издевательски засмеялся я.
Архип дико глянул на меня. Но когда в проруби пошли большие круги и
показалось крутое перо какой-то крупной рыбы, он не выдержал и бросился
на колени на лед. Несколько раз запускал руку, выше локтя в воду, но
все впустую. Из лунки показывались только красные, скрюченные, как
когти, дрожащие пальцы», да из рукавов, как из водосточной трубы,
хлестала вода.
Не слушая проклятий Архипа, я спустился к реке и отправился отыскивать
окуневые стойбища. После всей этой «баталии» хотелось хоть
сколько-нибудь заняться ужением. Но спокойно рыбачить я не смог. Надо
было принять меры против хищника. Ведь завтра, продав свой улов, он
выйдет на водоем с другой пешней и новым сачком. И все начнется сначала.
Задолго до захода солнца я отправился в село, чтобы постараться
выяснить личность хищника.
Мне помогли в этом ребятишки-лыжники, которых я снова встретил около
школы. Вместе с ними и местным учителем мы прошли в сельсовет и
составили протокол на Архипа.
Дело это передается в суд. И надо думать, что Архипу неповадно будет
теперь мародерствовать на водоемах.